Холод… Мерзкий, колючий… И прямо под кожей, словно ты сам – кусок льда, на которого как одежду натянули человеческую кожу и одежду. Внутренняя пустота, черная дыра, засасывающая все. И осознание, что ничего не закончилось. Что вот ты идешь, говоришь, смотришь. Живой. С одной стороны хотелось снова стать милым и кротким диспетчером, с другой – кричать на всю улицу, чтобы все убирались и оставили в покое. Когда каждый звук приносит раздражение, когда голос вызывает неконтролируемые приступы злости и тошноты. Когда даже твое имя звучит как чужое, но ты оборачиваешься на оклик, потому что так надо. Когда не видишь впереди себя, потому что это не ты, а на лице улыбка, потому что так надо. Когда хочешь молчать, сидеть в тишине и темноте, забыть обо всем, а сам идешь в людное место для того, чтобы пообщаться, стоять посреди шумной улицы, ощущая, как сердце грохочет в такт звукам, и понимая, что скоро не выдержишь. Тошнит от других, от звуков, от работы, от людей, от демонов, от себя. Но ты продолжаешь улыбаться, следить за собой и работать. Потому что так. Но ничего не трогает. Алану казалось, что даже если на них нападут все демоны ада и начнут пытать их, ему будет все равно. Как сейчас, прикрыл бы глаза и смирился, плывя по течению и руководствуясь тем, что «будь что будет». И неважно.
Он устал быть сильным. Устал делать вид, что все хорошо, все нормально. Просто забирать души умалишенных людей, одиноких богачей, маленьких детей, насмерть забитых родителями или сверстниками – это нормально. Это работа. Это хорошо. А там будь что будет…
Однажды он уже переживал нечто подобное, когда пленка жизни внезапно обвила его, проникая под кожу, направляясь прямо к сердцу, сковывая и лишая воли. Тогда он тоже решил плыть по течению, но тихий голос Эрика, его беспокойство и пара пощечин привели его в чувства. Шатен понял, что лучше прятать чувства. Это порядок вещей. Ты ничего не изменишь, стоит ли пытаться?
Ночное небо все так же холодно покрывало город своим темным покрывалом, иногда освещая его выглядывающей из-за туч на мгновение луной. Оно будет таким. Сто лет назад и тысячу лет после… Оно всегда будет. Другого не дано. Ночью не выйдет солнце, а рассвет не начнется с севера. Порядок вещей. Какое кому дело? Потому его так привлекала личность бывшего наставника. Тот всегда делал то, что считал нужным, не признавал авторитетов, мог бы добиться огромных успехов, но не хотел этого. В какой-то степени он был лучшим из них всех. Лучше строгого начальника, который придирался к неразборчиво написанной букве, лучше молодого поколения, которое не может и не хочет вникать в работу, лучше отъевшихся чинов, судящих всех направо и налево. И, конечно, лучше своего лицемерного стажера. Он просто был. А небо все такое же темное.
Хорошо, что между жатвами такой большой промежуток времени, можно немного отойти от прошлой истории, чтобы начать новую. Но как, если раз за разом возвращаешься к этому. Человек потерял сына и невестку, не хотел терять внучку. Разве можно обвинять человека в любви? В том, что он хотел спасти родного человека?
Почему эти случаи так похожи? Падший жнец, который собирал души невинных дев, схватившись за очередную красивую сказку о великом исцелении от любого недуга. Шип Смерти… Он не смирился. Алан смирился, падший – нет. И до конца не смирится. Никогда. Потому что Эрик… Просто Эрик. Он просто есть. Вот такой, грубый и надежный, отстраненный, одинокий, но верный и способный найти общий язык с каждым. А небо такое же темное. Что тогда, что сейчас.
Страшно… Нет, теперь не страшно. Ничего не волнует. Он не самый несчастный, у него тоже кое-что есть. Пусть этот холод, пусть пустота, но что-то есть. Имя… Да, есть имя. И история. Короткая и скучная, но есть.
- Скажите, мистер Хамфриз,- отозвался внезапно мистер Фаррелл, преспокойно вышагивая рядом с Аланом.- Как бы вы отнеслись к тому, что… к примеру у вас выпал шанс узнать немного о своей прошлой жизни. Каким человеком вы были, что делали, чего желали, что дарило вам радость, а что напротив – сжимало ваше сердце невыносимой грустью. Небольшой шанс заглянуть за тонкую грань, что отличает исполнительного жнеца от хрупкого человека. Вы бы воспользовались этим?
Похоже, не он один снедаемый невеселыми мыслями. Что толку копаться в себе, если в тебе ничего нет. Только пустота и несколько чужих историй с работы. У них есть истории. У всех мертвых и живых. Может, и у него когда-то была целая пленка. Полная жизни, красок, любящих лиц… Одна резкая стрела заставила его мысленно удивиться. Погодите! У него есть история! Первое задание, резкий запах вереска, стоящий на окне в кабинете, разговор среди цветущего сада, тихая песня, боль в груди. Он боялся одиночества. Боялся конца. Но боялся не по общепринятым причинам. Он не боялся исчезнуть, тогда пришло смирение с судьбой. Он боялся ничего после себя не оставить. Ни единого отклика в душах других. Был – и нет. А жизнь идет дальше. Не то, чтобы ему хотелось, чтобы над ним рыдали днем и ночью, но чтобы хоть иногда вспоминали. Указать кому-то дорогу, защитить, пускай никто и не заметит. Просто он будет знать, что чью-то судьбу изменил. На чью-то жизнь повлиял. Какое эгоистичное желание, да?
И серебряные часы в кармане, которые Алан с удовольствием достал из кармана. Надо свериться, сколько у него времени. Есть ли оно у него. Серебряная крышка поднялась, и бывший стажер побледнел. Длинная трещина, проходящая через весь циферблат, исковеркала его отражение в стекле, но цифры разглядеть можно. Смерть, он же так их ценил! Не то, чтобы они потеряли свое значение для жнеца, но что касалось подарков, он всегда хранил их и заботился о них. Что же теперь делать? Судорожно, онемевшими пальцами, он сжал в руках часы и снова ощутил себя живым. Он чувствует. Он боится. Он расстроен. Но когда же он успел испортить дорогую вещь? Может, когда, когда ударился о тумбочку, стараясь поскорее забрать душу и поспешить Артмаэлю на помощь? Тогда это был он. Именно он, настоящий. Не пустая оболочка. Все уже прошло, он снова может улыбаться. Не потому, что надо, а потому, что хочет. Это ничего. Алан улыбнулся, осторожно пряча часы обратно в карман. Конечно, жалко, но что поделаешь. Это тоже его история. Каждая вмятина, отметина, ожог, щербинка, трещина. И одна трещина его истории уже есть. Еще одна. Не первая и не последняя.
- Я… совру, если скажу, что не думал об этом,- ответил синигами, глядя на собеседника. В глазах снова горел огонек, а эмоции свои он никогда прятать не умел. Встречать опасность с каменным лицом навыка не хватало.- Наверное, каждому жнецу хочется узнать о своей жизни. Но знаете…- одернул пиджак, и цепочка в кармане тихо звякнула.- Если кто-то решил, что жнец не должен помнить, значит так и должно быть. Запретный плод сладок, да, но не все законы стоит нарушать. Ведь, если подумать, с демоном запрещается заключать контракт лишь потому, что потом душа человека будет вечно гореть в аду. Но люди этого не понимают. Для них это запрет, который можно нарушить даже ради интереса. Словно яблоко украсть.
Что-то он заговорился. Алан тяжело вздохнул. Уж не слишком ли он много говорит? Но, если Артмаэлю нужны были ответы на его мысли, которые его гложили, он готов их предоставить. Свои-то он уже нашел. В себе.
- Простите, что ушел в такие дерби, но… Может, в прошлой жизни я оставил дорогих мне людей, но… мне будет невероятно больно, если я буду знать их в лицо. Знать, что я ничем не смог помочь и больше их не увижу. Мне будет плохо, если я буду думать о том, что не попрощался с ними или что не попросил прощения за обиды. Многое уже не изменишь. Теперь у меня другая история. И, если честно…- он немного запнулся, не зная, можно ли продолжать. Хотя они ведь вместе на жатве были и с демоном боролись.- В этой моей истории есть нечто, что я хотел бы забыть. Просто назвать сном и забыть. Может, и там было что-то такое,- Алан пожал плечами.
- Добавлю небольшую вишенку на торт. Как бы вы относились к своему другу и наставнику, узнай что именно он был тем, кто завершил ваш земной путь,- продолжил мистер Фаррелл.
- Наставник и друг?- переспросил младший жнец, желая выиграть немного времени для ответа.- Ну, если после этого я еще и попал к нему в ученики, то мне его жаль. Впрочем, если бы не он, то кто-то другой бы забрал мою душу. Это естественное положение вещей.
Интересно, спроси он Эрика, забирал ли тот его душу, что бы он ответил? Замялся бы, сказал правду или велел бы не говорить ерунды? Вроде не было запрета узнавать правду о своей человеческой жизни от других жнецов.
- В любом случае, не подумайте, что я искушаю вас подобным знанием. Оно и мне самому недоступно, но всегда интересна реакция молодого поколения на подобные вещи.
- Мне больше нравится фантазировать о том, какой была моя прошлая жизнь,- ответил Алан с улыбкой. Воспоминания об Эрике, их постоянных разговорах, пусть они и не всегда сходились во мнениях, спорах и горячем чае с ароматом корицы в перерывах между заданиями, почему-то заставили его снова почувствовать живым. Интересно, со стороны это выглядит так же странно? Только человек думал о том, как все холодно и пусто, но стоит произнести заветное имя – и вот глаза горят, а на лице улыбка. Интересно, а Эрик вспоминает о нем так же часто, как и его стажер о нем? Ведь у Алана был единственный наставник и учитель, а у Эрика он был пока единственным учеником. Может, потому он так и привязался? Как бы сложилась его жизнь, попади он на стажировку к кому-нибудь другому? Улыбался бы он так же? А на Эрика поглядывали бы так, будто он в любой момент начнет убивать всех направо и налево? Он же всего один раз оступился! И из-за него! Нет, Алан его не оправдывал – убийства есть убийства, но виноват-то он, его непутевый стажер.- Я мог быть кем угодно: королем, слугой, учителем, пьяницей, братом, преступником, отцом. Кем угодно. Теперь я жнец, а раньше… пусть это будет тайной. Но я совру, если скажу, что не хотел бы узнать, если бы была возможность. Но возможности нет, так что… Погодите! А почему Вы спросили о наставнике и друге?- насторожился шатен.
Может, Артмаэль и искал ответы на свои внутренние вопросы, но непросто было не принять этот вопрос на свой счет. Он же не сказал «наставник или друг». Он сказал «наставник и друг». То есть, он знает, что это один жнец. Может, просто совпадение, что у них обоих наставники и друзья в одном лице, но какова вероятность? Или это обычная практика, что наставники являются друзьями и это не странно вовсе? Тогда почему с его потока более никто не общается с наставниками, предпочитая шушукаться между собой по углам, а на него, когда он общается с Эриком на разные темы, поглядывают как на умалишенного? Некоторые вообще такое заявляют, что хочется зубы выбить за такие разговоры. Или это потому, что Эрик бывший павший, и ему не доверяют? Тогда Алан такой же. Их судили вместе. И наказы были они оба.
- Извините, я поступил некорректно,- быстро взял себя в руки бывший стажер. Хватит уже все принимать так близко к сердцу. Хватит, но не получается. – Тогда позвольте задать встречный вопрос. А Вы бы поддались соблазну? Хотели бы узнать свою прошлую жизнь?
Отредактировано Alan Humphries (2017-08-20 21:11:10)